27.X.24

Сегодня утром видела мельком в Корона Мунди Н.К., где он распределял и определял, кому что делать и что оставить из коллекции привезенных тибетских вещей. А потом Н.К. сам был у нас на ужине, и мы провели незабываемый вечер. Много он нам рассказал важного. Во-первых, о Светике — хотя он и вырос колоссально, но иногда на него находят моменты, когда он говорит совсем немыслимые вещи, тогда [нужно] не убеждать его, а оставить в покое — это крайне важно.

Затем из следующего плана, о котором нам рассказал Н.К., Светик почти ничего не знает, то есть что Юрий в 26-ом году едет в Берлин, чтобы получить полномочия и концессии, а оттуда под именем монгольского полковника Нурухана едет через Россию в Монголию. Дела должны быть с большевиками. Отцу Нуци полезно завязать с ними какие-то сношения по делам, а матери — посылать Указания, видения, чтобы и она, укрепляясь в данном, говорила бы об этом евреям, готовя их практически к Новой Стране. В 28-ом году Нуця и Ента едут в Каменец, я — годом позже. Нуця может издать сборник своих статей вместе с “Легендой [о Камне]” на еврейском под псевдонимом Большем. Также [он] должен включить туда практическую статью с указанием на Вестника Соломона — Амоса-Рериха¹⁾ — может быть, зовя к практическому применению труда в Новой Стране. Также должен уметь говорить им об этом, ибо говорить только о Мессии в России невозможно и неправильно, но, говоря о легендах и ожидании, перейти на жизнь, как хорошо будет в Новой Стране при кооперативе. Указать, что Будда строил коммунистические общежития, а Христос проповедовал коммунистический строй. Об этом можно и больше сказать, признавая Ленина большим коммунистом. Нуця поедет в “Белуху” с представителем какой-то организации из Каменца, куда он раньше поедет. [Нужно] тут много строить и работать, не думая об отъезде.

Говорили о Тарухане, принимать его таким, каков он есть, считаться с его средой. “Сибиряк всегда рад не работать, получив за это деньги, а если не удается, просит благословения”, — сказал о нем Н.К. С ним надо жить, “беря его приветливостью”, ибо от него нужны указания на места в Сибири. Принимать его легко, жалования не прибавлять, если потребует, спросить: “А как расход ляжет на “Алатас”?” В крайнем случае согласиться на печатание еще одного тома “Чураевых”. Нару жалования пока не прибавлять. Если Тар[ухан] предложит что-нибудь невозможное, сказать — это не подходит и прекратить на этом спокойно. Морею, если сильно будет жаловаться, даже предложить деньги на билет третьего класса обратно в Париж. Его Н.К. теперь не видит в деле и не советует о нем много волноваться. “Если желаешь кого-либо вытащить из пламени, надо же коснуться пламени”, — сказал Н.К. Он знает, что Тарухан ленив. Спросил, почему он не сам пишет письма, а Нару.

Затем мы имели Беседу, а Н.К. сидел около. Незабвенный вечер — дивное Учение и три видения были даны. Потом Н.К. дал много ценных указаний о Школе и монографии, отметив, какие картины больше не воспроизводить. Не одобрил покупку Хоршами Келлера, говорит, что наш Шнайдер куда лучше, и советовал подарить его Американскому Музею в будущем. Говорит, что Прендергаст дорог, также и Райдер, а Кент неважен. Если какая картина бывает дорога, купить эскизы или рисунки нужного художника, ибо в Музее вовсе не нужно представить художника только его картинами. Очень просил не торопиться с покупкой картин, “не ехать в автомобиле в галереи и покупать”, а искать случая. Важен период собирания, и в это время Хоршей будут ценить, а не тогда, когда Музей уже будет существовать. Исключить вообще Duveen, Knodler и Wildenstein²⁾ галереи. Ушел Н.К. в одиннадцать. Не забуду его мудрых слов и светлого лика с искоркой юмора в глазах, подмигивающих нам при комичном эпизоде.

Будущей зимой будет трудно сообщаться, ибо письмо в Лех идет шесть месяцев — почты нет, караван идет двадцать дней, а через два года сообщение совсем прекратится. Н.К. сказал, что будет письма писать в будущем таким образом: отмеченные “о” — лишь Кругу, отмеченные “” — для всех.