Рерихи в Индии.

28.IX.28

Утром окончили с Н.К. “Poisoners” [“Отравители”] и начали “Son of the King” [“Сын Царя”]. Затем беседовали с Н.К. Говорили о той тягости, что наши налагают на Н.К., запрашивая его о цвете кирпичей, когда он их никогда и не видел. Вместо того чтоб запросить о целесообразном — о новом менеджере перед тем, как его наняли. Как мало соизмеримости мы видим в этом действии. Н.К. сказал, как люди, говоря о великом Учителе или личности, прицепят к его Имени самые обыденные подробности, забыв про великое. Он вспомнил Джинараджадасу, который, как фокусник, вдруг вытащил мелки, которые употребляла Блаватская для записывания карточного проигрыша, а не перо или то, чем записывала высокое диктуемое ей Учение. Можно много говорить и писать об этом, но этому лишь обрадуются враги. Затем я говорила о Франсис, что Н.К. ведь видит ее рассеянность и упущения здесь в писании писем и многом другом. Что же будет в Н[ью-]Й[орке], если над ней не будет контроля? Вначале Н.К. сказал: пусть научится ответственности, все равно сломает себе нос. Но я предложила проверку в Учреждениях Порумою. Н.К. на это согласился, и сегодня вечером это было Подтверждено. Затем мы начали переводить “Клады” из монографии 1916-го года¹⁾ с Н.К. для его второй книги.

Днем после ланча я пошла к Е.И. наверх и начала читать перевод дальше, сверяя с русским. Е.И. рассказала, что видела сегодня в 8-ом часу утра свет — светло-лиловый, идущий по одному направлению как бы искрами из шара. Затем она открыла глаза и увидела как бы полосу вокруг всей кровати из язычков пламени сильного лилового цвета. Продолжалось это так долго, что она его сама остановила. Это был пространственный огонь. Затем она говорила о “часах счастья — 28-ом годе, обещанном ей Учителем”. И как она тосковала, поняв, что придется отложить их уход в Братство из-за дел в Америке, которые они не могут бросить. Теперь она не знает, когда они уйдут. Если она уйдет одна — она сможет пробыть там три года, если с Н.К., то дольше, он же будет уезжать и приезжать обратно в Б[елое] Бр[атство], ибо ему придется организовывать город Урусвати. Его работа — организация, ее — с дальними мирами. А вернется ли она в Город Знания в физическом теле или уплотненном астрале, она еще не знает, но не думает, что вернется в последнем состоянии, ибо чует знанием духа, что опыт не пойдет так далеко вперед, чтобы она могла им воспользоваться.

Ведь М.М. хочет, чтобы уплотненный астрал достиг вида физического тела, чтоб оно могло быть видно простым глазом, могло спускаться вниз на равнины и небольшие высоты для работы на Земле. Но оно лишь не будет иметь неудобств физического тела, функций еды и так далее. Теперь Учителя [находятся] на 12 000 футах высоты, и приходить в физическом теле на высоту семи тысяч или ниже и долго оставаться [там] Им крайне трудно. Это было в Лондоне, но Они часто это не делают. Для этого одиннадцать человек в Б[елом] Бр[атстве] в физическом теле. Ушел из этого состояния К.Х. (его физическое тело теперь уничтожено) и находится в уплотненном астрале, но не в таком конечном результате, какого добиваются Мастера. Наш Учитель тоже очень скоро перейдет в уплотненный астрал. Но Е.И. бы очень хотелось еще застать Его в физическом теле. Сестры невидимы простому глазу — те, которые в уплотненном астрале, ибо он не достиг такой плотности.

Затем Е.И. говорила о радости. Как трудно испытывать моменты космической радости — такие редкие. “Радость — особая мудрость”. “Твоя радость уйдет”, — сказано ей. Как тяжело на Земле, зная все, что происходит, борясь, работая в трудных, обыденных условиях, сохранить радость. Как было бы несравненно лучше быть в уплотненном астрале, приходя на Землю, когда нужно и уходя в высшие сферы без затруднений и риска для тела. Освободиться от тяготы тела, болей, когда солнечное сплетение начинает двигаться и идет слюна при тошноте, когда мозг передвигается с места на место, когда все тело скрючено после болезненных явлений опыта, — все это так трудно чувствуется телом на Земле. Прежде, в начале опыта, Е.И. плакала, дрожала при малейшем шуме, теперь уже ей легче и не так болезненно отзывается. М. ей сказал, что, когда та будет в Б[елом] Бр[атстве], она будет настолько [много] работать, что будет мечтать о минуте отдыха. Сегодня Е.И. была грустна. Какой дух! Непоколебимо честный, прямой, все дающий, поясняющий всем основы Учения, но уже оторванный от Земли. Сознание ее уже в других мирах — это видно, когда она смотрит на вас, видя нечто другое, чувствуя нечто другое. Ибо ей тоскливо на Земле.

<…> Н.К. рассказал, когда он посетил Крупскую в Москве, она его спросила: “Вы уже давно здесь не были, ну что, как вам нравится, какими бюрократами мы стали!” — “Я ей про Великое Имя, — говорит Н.К., — а она все про бюрократизм”. Затем он посетил одно ее учреждение и там одной ее сотруднице рассказал, как в Америке всюду написано: “Улыбайтесь непрестанно!” Та и говорит: “Это насилие над личностью!” Н.К., не сморгнув, говорит ей: “Да, и представьте, до чего доходят, на рельсах пишут “остерегаться поезда”. Какое возмутительное насилие!”