Рерихи в Нью-Йорке.

23.III.23

Были вечером у Рерихов я и Нуця. Мы приехали с Н.К. раньше, сидели и составляли списки хороших, опасных и негодных артистов, художников, писателей, критиков. К шести часам приехала Е.И. Она села со мной рядом на диване, и я случайно заметила, что кольцо Е.И., бывшее в Тибете, совершенно почернело и прямо имело медно-красный отлив. Мы все были поражены, ибо это или признак нездоровья Е.И., или предвидение несчастья. Замечательно, что к концу вечера оно начало светлеть и на наших глазах почти приняло свой светлый цвет. Е.И. рассказала, между прочим, что в день, когда заболела Джин, кольцо было совершенно черное.

Много беседовали о Школе, Н.К. находит, что нам необходим его брат для художественного заведования Корона Мунди, развешивания картин, устройства выставок и т.д. Если брат Н.К. не приедет, надо будет Рерихам, они решили, выписать сюда мадемуазель Лагорию — барышню, окончившую его Школу и очень полезного для нас человека, для Корона Мунди, выставок и преподавания. Также у Е.И. и Н.К. определенная идея никогда не иметь у нас в Школе ни членов, ни патронов, ибо это опасно: дадут деньги, а потом пожелают вмешиваться в дела Школы. Лучше нам все вести самостоятельно, без чужого вмешательства. У нас могут быть только друзья Школы, люди, дающие стипендии или жертвующие деньги на Школу.

Много интересного Е.И. говорила о воплощениях. Если большой дух работает в одном направлении в своей жизни, например [занимается] умственной работой, в нем уже сушится другая сторона — сердце, эмоции. Потому в будущем воплощении должна быть развиваема именно прежде неглижированная¹⁾ черта характера. Потом Е.И. говорила, что М. пробует разные души, но не знает, что будет в результате их работы или, вернее, говорит, что это зависит от их личной кармы, свободы их воли, ибо все мы свободны. Каждому дано два пути на выбор, и от его выбора зависит ход его дальнейшей работы. Каждый из нас несет не только свою карму, но и карму своей нации, расы. Потом Н.К. и Е.И. много рассказывали о своей школе в Петрограде, учителях, курьезных типах, сторожах, в особенности одном — Антоне, который себя называл императорским секретарем, продавал Рубенсов, надувал кого только мог, [например] богатых дам, сам себя выдавал за художника и вообще был замечательным типом. На каждой выставке Н.К. замечал всегда какую-то безобразную картину, которая вдруг где-то висела. Он узнавал “великолепную кисть Антона”, приказывал ее выносить, грозил ему отказать, тот обещал больше этого не делать, но каждый раз делал то же самое. Необыкновенно мудро вел Н.К. свою школу, во все входя сам и улаживая со всеми сам все дела. Провели дивный вечер, нам было очень светло, ибо мы уже давно у них не были.